Эти примеры из жизни людей, живущих со знаниями Германише Хайлькунде®
Случай 40 — Последний случай (тестовый случай) в женской больнице Кильского университета, 02.03.82г.
Присутствовали: д-р Хамер
Предшествовал: самый сильный на тот момент удар судьбы
Первым ударом судьбы стала смерть этого профессора в ноябре 71 г. На тот момент это был самый тяжелый удар в ее жизни. В марте 73 года она, как ей кажется, в какой-то степени смирилась со смертью своего “мужа”. В то время пациентка не прошла осмотр. Однако в то время не могло быть и карциномы шейки матки, потому что не было симптомов сексуального конфликта. Ее “мужу” на тот момент было 78 лет.
Похоже, это был скорее удар судьбы для пациентки, поскольку ей не в чем было себя упрекнуть. Однако, по-видимому, это был самый тяжелый удар судьбы для нее тогда. Но конфликтное событие, похоже, произошло не в тот момент.
Самый страшный конфликт, который когда-либо переживала эта пациентка, относится к январю 80-го года: Профессор Меттке, ее “муж”, умерший бездетным, неженатым, назначил пациентку — свою “жену” — исполнителем завещания. Свою обширную коллекцию картин он завещал музею Хусума. И хотя он был мертв уже почти 10 лет, дело было урегулировано лишь частично. Его переписка также должна была быть предоставлена в распоряжение музея Хусума – для того, чтобы оценить и понять масштаб его личности. В декабре 79 года все письма профессора были отправлены пациентке, чтобы она могла выбрать, какие письма подходят для музея Хусума, а какие — нет. Среди них были все ее собственные любовные письма почти 60-летней давности, которые вдове, тайной супруге, теперь должны были вновь напомнить обо всем — о самом прекрасном времени в ее жизни.
Она хорошо помнит, что оставила письма, которые были доставлены в толстых пачках, лежать несколько дней — до нового 1980 года, потому что не могла решиться. Затем она вскрыла эти пачки писем и сказала: “Доктор, это было самое страшное, что я пережила в своей жизни, гораздо хуже, чем смерть моего мужа. Я плакала не несколько недель, а много месяцев: с утра до ночи, плакала снова и снова, ошеломленная. В то утро, когда я перечитала первое – мое собственное – любовное письмо 1922 года, я был потрясена. Все то, что я писала ему в своем письме, снова ожило перед моим внутренним взором. Ведь кроме “самой последней вещи”, которая в то время не разрешалась официально неженатым людям, мы, естественно, дали друг другу все, что можно было дать — как любовники и тайно женатые люди. Я снова пережила все это совершенно отчетливо – и в то же время меня как ударом дубины поразило, что мой возлюбленный мертв! Ужасно! Ужасно! И все же я не могла от этого убежать, меня как бы поймало и не отпускало”.
1953 г. Абразио (выскабливание/кюретаж) из-за фибромиомы.
1974 Нагноение зуба Опоясывающий лишай
1977 года, болезненный и длительный.
В остальном никогда серьезно не болела.
Профессор Земм в Киле прочитал письмо, адресованное мне профессором Хольцманном, медицинским сотрудником издательства «Thieme», в котором говорилось, что они не хотят публиковать мою статью “ЖЕЛЕЗНОЕ ПРАВИЛО РАКА”, так как сначала хотят услышать, что скажет по этому поводу профессор Земм, т.е. прав ли Хамер. “Ради Бога, – сказал он мне позже, – я не собираюсь делать врагами всех ортодоксальных врачей и подтверждать, что Вы правы! Если бы я с самого начала знал, что речь идет о хабилитации и какие трудности могут возникнуть на моем пути, Вам бы никогда не позволили рассмотреть ни одного случая в местной клинике!”.
На следующее утро, узнав о “письме доктора Хальцманна”, профессор Земм совершил обход в своих “личных палатах”. 83-летняя заслуженная профессор экономики, больная карциномой шейки матки III (стадия 3), не была замужем, была девственницей (virgo intacta), и жила одна.
Во время визита он спросил ее, был ли у нее контакт с каким-либо другом или знакомым за последние 2 года. Старушка ответила отрицательно и сказала, что живет совсем одна, ни с кем не ссорится и не конфликтует, у нее нет ни друзей, ни знакомых, все, кого она знала, умерли более 10 лет назад.
Затем профессор Земм сказал своему ассистенту доктору Грилло за дверью: ” Хамер тогда должен сейчас осмотреть или допросить (расспросить?) старушку. Скорее всего, он не сможет найти никакого конфликта. Тогда мы скажем ему, что то, что он делает, — это все ерунда и чушь, и выгоним его из клиники. Так мы, слава Богу, наконец-то избавимся от него очень элегантным способом. Вы подождите его в палате и после этого скажите ему, чтобы он немедленно пришел ко мне, мне есть что ему сказать”.
Когда я через час пришел в отделение, господин Грилло, мой коллега, сказал мне – даже слишком любезно: “О, господин Хамер, сегодня Вы можете осмотреть частного пациента, начальник разрешил, даже попросил, хотите?”.
Хамер: “О, я был бы рад, у частных пациентов тоже есть душа, как и у пациентов c медицинской страховкой, и в принципе такие же конфликтные события и те же конфликты, какие же могут быть отличия? Что не так с этой дамой?”
Грилло: “Карцинома шейки матки III, но Вам не разрешается смотреть в медицинскую карту, глава отделения запретил это”.
Хамер: “Это тоже необязательно, но гистологический диагноз не должен вызывать сомнений, если он еще и прогрессирующий”.
Грилло: “Несомненно, это так. Но теперь давайте заранее уточним, что именно Вы постулируете для этого случая согласно “ЖЕЛЕЗНОГО ПРАВИЛА РАКА”.
Хамер: “Согласен, это будет правильно”.
Грилло: “Итак, когда у дамы должен был произойти, как Вы говорите, худший конфликт в ее жизни?”.
Хамер: “Когда она впервые заметила симптомы?”
Грилло: “В конце ноября 81 года”.
Хамер: “И она не замечала этого до третьей стадии?”
Грилло: “Да”.
Хамер: “Если пациентка молодая – это было бы несколько необычно – конфликт следует искать в мае или июне 80 года, в зависимости от того, насколько продвинулся процесс болезни. Но если пациентка старше или даже пожилая, вам придется датировать время конфликтного события началом 80-х годов, потому что у пожилого человека такие процессы протекают немного медленнее”.
Грилло: “Хорошо, предположим, начало 1980 года, январь или февраль. А для рака шейки матки, у нее должно было быть событие сексуального конфликта, верно?”.
Хамер: “Совершенно верно”.
Грилло: “Хорошо, я запишу это очень тщательно. Как долго должен был длиться конфликт?”.
Хамер: “По всей вероятности, все время вплоть до обнаружения болезни в конце ноября 81 г. По поводу времени после этого я не могу сделать никаких дальнейших заявлений”.
Грилло: “Да, все в порядке, я очень внимательно все записал. Господин Хамер, теперь я и мой коллега желаем Вам удачи в проведении исследования, так как дама – 83-летняя, уже обширно пораженная церебрально-склеротическим склерозом, заслуженный профессор, не замужем, живет одна, не имеет ни друзей, ни знакомых, virgo intacta, – а также не имела конфликтов за последние 2 года, в этом мы уже убедились”.
Хамер: “Я с самого начала понял, что Вы пытаетесь меня обмануть, но я смеюсь над вами: закономерность, присущая системе, смеется над вами, вы не можете ее обмануть. Наоборот, я даже вежливо приглашаю Вас пойти со мной к старушке, чтобы потом не пришлось верить в колдовство”.
Грилло: “Нет, в этом нет необходимости, мы всегда можем расспросить старушку позже, если нам что-то неясно. Мы лучше подождем Вас здесь, потому что нам есть что передать Вам от босса после этого”.
Хамер: “Ну, я уже знаю, что это. Но уже смеюсь над этим. Потому что ваш босс, похоже, понял так же мало, как и вы, а именно, что это не причуда Хамера, которой можно манипулировать по своему усмотрению, а “железная закономерность”, на которую Хамер может повлиять не больше, чем вы! Во всяком случае, гистологический диагноз действительно правильный?”.
Грилло: “Да, слово чести”.
Хамер: “Хорошо, но тогда давайте сразу же заранее изложим кое-что в письменном виде, а именно: 1. То, что у 83-летней пациентки примерно 20-22 месяца назад должен был произойти самый страшный конфликт в ее жизни, мы можем предположить с вероятностью примерно 1:1000?”.
Грилло: “Согласен, очень маловероятно, принято к сведению”.
Хамер: “2. То, что 83-летняя пациентка – virgo intacta – должна была получить сексуальный конфликт в таком возрасте, я полагаю, мы также можем предположить с вероятностью не более 1:1000?”.
Грилло: “Правильно, скорее даже ниже, даже равно нулю”.
Хамер: “3. То, что конфликт должен длиться так долго у женщины такого возраста, имеет вероятность 1:100, а скорее даже меньше?”.
Грилло: “Также согласен, это очень маловероятно. Принято к сведению”.
Хамер: “Вам ясно, что вероятность того, что все 3 критерия такой невероятности должны теперь все же случайно совпасть, как бы, в один момент, составляет вероятность менее 1:10 000 000 (примечание переводчика: здесь должно быть 1: 100 000 000 потому что восемь нулей 1000х1000х100=100 000 000, но в тексте везде написано о 10 миллионах). Делать расчеты сверх этого – бессмыслица. Таким образом, из 10 000 000 пациенток этого возраста вы сможете найти максимум “случайно” одну единственную, где это “случайно” окажется правдой, не так ли?”.
Грилло: “Совершенно верно, шансов практически нет”.
Хамер: “Если все же, несмотря на это – что всё весьма маловероятно, поскольку вы уже ее допрашивали об этом – вопреки всем ожиданиям у пациентки должно было произойти конфликтное событие сексуального характера в установленное время, которое также длилось бы точно установленную продолжительность — в таком случае, Вы лично также любезно подтвердите мне письменно, что моя система, или ЖЕЛЕЗНОЕ ПРАВИЛО РАКА верно с вероятностью 10 000 000:1, что является еще более вероятным, если учесть, что ранее Вы якобы убеждали себя в обратном”.
Грилло: “Я могу обещать это с чистой совестью, поскольку это все равно не сбудется. В 10 000 000 раз более вероятно, что мы впоследствии передадим Вам сообщение от босса, о чем Вы, похоже, уже догадываетесь”.
Хамер: “А давайте подождем и посмотрим!”.
Опрос пациентки: Опрос пациентки был очень утомительным для нас обоих. Но это произошло не потому, что пациентка была церебрально-склерозной, как подозревали мои коллеги, а потому, что она была очень замкнутой, недоверчивой, боязливой и не хотела раскрывать свою внутреннюю жизнь, которая под своей хрупкой оболочкой сдерживала чрезвычайно богатые и дифференцированные ощущения, чувства и необычайно сильные обязательства — перед любым незнакомцем! Я сразу понял, что эта пациентка, несмотря на свой преклонный возраст, уловила каждый мой вопрос до мельчайших нюансов и, по мере роста ее доверия к моей персоне, отвечала на них точно и с нюансами. История рассказана быстро: в 1922 году, будучи молодой студенткой экономического факультета в Аахене, пациентка встретила молодого доцента, у которого она защитила свою магистратуру, а позже и диссертацию, и с которым работала в университете в Аахене до 1939 года. В 1939 году ее направили в Киль. Там она работала с другим профессором в Институте мировой экономики. Она также хорошо ладила с профессором в Киле; он умер в 1969 году в пожилом возрасте.
Пациентка: “Это было очень грустно, но ничего не поделаешь, да и для меня это было не так уж плохо, ведь профессор М. жил в Аахене”.
Хамер: “Когда умер профессор М. в Аахене?”.
Пациентка: “В 1971 году в возрасте 78 лет, мне было очень плохо”.
Хамер: “Было ли это худшим ударом судьбы для Вас на тот момент?”.
Пациентка: (взволнованно) “Да, самое худшее, для меня это было просто ужасно”.
Хамер: “Вы встретили своего коллегу будучи еще молодой студенткой, он был ассистентом или молодым доцентом, всего на несколько лет старше Вас. Не так ли, госпожа профессор, он был для Вас больше, чем просто коллега?”.
Пациентка: (очень возбужденно) “Доктор, Вы спрашиваете меня так, как будто можете прочитать мою душу, как открытую книгу, но я никогда не рассказывала об этом ни одной живой душе. Да, это правда, он был моим мужем! Это была прекрасная тайна между нами. И мы были верны друг другу почти 50 лет, пока он не умер. И тогда, после Первой мировой войны, не разрешалось делать все и вся, как вам сегодня. Как тайные супруги мы давали друг другу все, что только могут дать супруги, только нам не разрешалось иметь детей. И мы не могли пожениться, так как были бедны. Но мы любили друг друга безмерно, даже спустя огромное расстояние, мы писали друг другу каждый день, разговаривали по телефону и часто навещали друг друга. Между нами все было прекрасно, гораздо прекраснее, чем у большинства женатых людей. Его смерть превратила меня из счастливой жены в одинокую старую вдову”.
Хамер: “Я верю вам, госпожа профессор, должно быть, это был самый страшный удар судьбы в вашей жизни. Сколько времени Вам понадобилось, чтобы немного смириться со смертью мужа, чтобы утихла самая сильная боль?”.
Пациентка: «Чуть более года я переживала самые тяжёлые чувства. С тех пор я держу себя в руках и замкнулась в себе».
Хамер: “Госпожа профессор, мне кажется, я могу читать вашу душу, как открытую книгу. Все, что Вы мне сказали, правда, но Вы скрыли от меня самое главное! Я не знаю, восстал ли этот профессор М., ваш муж, из могилы, но 1 ½ – 2 года назад должно было произойти нечто ужасное в связи с его персоной — такое конфликтное событие, которое Вы никак не ожидали и которое не было разрешено до настоящего времени.
Пациентка: (с расширенными от испуга глазами, бледная и вся дрожащая, выпрямилась в кровати прямо – я никогда раньше не видел, чтобы пациент так дрожал): “Доктор, откуда Вы это знаете, ради Бога! Я никогда не говорила об этом никому, никогда никто не видел, что я плакала! Да, это правда! Это даже слишком точная правда, это было самое страшное, что я пережила за всю свою жизнь, прекрасное, ужасное и жестокое. И Вы правы, я до сих пор не думаю ни о чем другом, непрерывно — днем и ночью, когда не могу заснуть, что бывает очень часто”.
Хамер: “Профессор, хорошо, что мы с Вами говорим об этом. Надеюсь, у нас будет больше возможностей для этого. Когда вы можете поделиться с кем-то, кто вас понимает, это уже полдела. Вот увидите.
И тогда пациентка начала рассказывать.
Она смогла датировать события конфликта с точностью до дня и даже до часа. У ее мужа была большая коллекция живописи, а также много картин, написанных им самим, — все это он завещал музею в Хузуме. Поскольку он также был “не женат” и не имел детей, пациентка была назначена исполнительницей его завещания. После его смерти картины также попали в Хузум. Но для того, чтобы почтить его память, в музей также должны были быть переданы его основная переписка, публикации, рукописи и т.д. В конце декабря 1979 года в квартиру пациентки были доставлены большие пачки перевязанных писем: среди прочего, ее собственные любовные письма, которые ее муж аккуратно хранил.
Пациентка хорошо помнит, что она оставила все пачки писем лежать рядом в течение нескольких дней. Но ее волшебным образом тянуло к ним — к ее собственным любовным письмам почти 60-летней давности – она помнит точный час и говорит: “Доктор, я точно помню, как я вскрыла первую пачку — это были самые первые любовные письма от меня к моему мужу. Я была парализована! Это было прекрасно и жутко, радостно и мрачно одновременно, просто ужасно! Доктор, я плакала не неделями, а много месяцев, днем и ночью, только плакала, плакала, плакала! Жестоко, жестоко! И все же я не могла оторваться от букв, они притягивали меня магически: все вернулось ко мне в течение нескольких месяцев, начиная с 3 января 1980 года. Каждое письмо напоминало мне о той нежности, которой мы обменивались, о самом прекрасном и беззаботном времени в моей жизни. Я была тогда так счастлива и дала ему все, что может дать любовница своему боготворимому любимому мужу. И я пережила все заново, я буквально заново ощутила всю нежность, как будто мой муж все еще жив.
А потом, когда мне пришлось думать, что мой любимый все-таки уже умер, тогда мне пришлось плакать, плакать, просто плакать все время…, это почти не изменилось до сегодняшнего дня”.
Я утешал пациентку, как мог, и обещал приходить и разговаривать с ней каждый день. Потом я вышел из комнаты, я чувствовал себя неловко. Пылкая, самоуничижительная любовь этой 83-летней пациентки была бы заслугой любой Джульетты. Я восхищался старушкой, как героиней, и в то же время жалел этого одинокого замечательного человека. Я думал, как мне получить разрешение от директора больницы на помощь этой старушке.
Снаружи меня ждали коллеги, злобно ухмыляясь.
Грилло: “Ну, это заняло у тебя много времени, наверное, ты напрасно обыскивал все уголки души?”.
Хамер: “Видит Бог, я не в настроении шутить. Я расскажу вам об этом…”
Выслушав мой «анамнез», коллеги вели себя очень тихо.
Грилло: “Хм, такое совпадение, разве бывает такое с таким пожилым человеком, странно, странно. Это должно быть очень глупое совпадение, не так ли?! И именно в точности месяца и сексуального содержания конфликта, конечно же, самая первая любовь — это ли не сексуальное…! И по сей день это продолжается? Но, господин Хамер, на самом деле это может быть только огромным совпадением, иначе все, что мы делали в медицине до сих пор, было бы неверно! Я просто не могу в это поверить!”
Хамер: “Господин Грилло, мы отметили, что вероятность совпадения составляет 1:10 000 000 и меньше. Теперь Вы собирались любезно подтвердить в письменном виде, что моя система имеет вероятность 10 000 000:1. Пожалуйста, сделайте это. Я попрошу босса подписать. Шеф ведь сам определил тестовый случай. Теперь это не более чем дешевый долг коллег – подтвердить мне истину: что моя система и “ЖЕЛЕЗНОЕ ПРАВИЛО РАКА” содержат абсолютную закономерность, которая, после воспроизводимой проверки на 500 случаях, должна считаться доказанной в соответствии с причинно-логическими правилами мышления ортодоксальной медицины”.
Грилло: “Должен сказать, что это поразительно. Дело кажется ясным как божий день даже сейчас. Странно, что пациентка не рассказала об этом шефу или нам. Мы спросили ее, были ли у нее конфликты с кем-либо за последние несколько лет”.
Хамер: “У нее ни с кем не было конфликтов, даже с самым дорогим умершим человеком, ее мужем. Несоответствие между первой небесной любовью и смертью, единением и одиночеством — вот ее конфликт: «Джульетта в 83 года»! Нужно быть врачом, чтобы понять страдающего человека, господин Грилло! Что еще Вы хотели передать мне от босса?”.
Грилло: “Нет, это отменяется — что означает, что я не знаю, что теперь будет делать босс. Я просто не могу в это поверить”.
Хамер: “Господин Грилло, тогда мы можем продолжать говорить только теологически, о вере в целом и об их неверии в частности. Но в области естественнонаучной медицины, ориентированной на соответствие причинно-логическим категориям мышления,Выдля меня больше не собеседник”.
Профессор Семм узнал об этом ужасном “провале” в тот же вечер. Поскольку это была женщина-профессор, нельзя также сказать, что Хамер подговорил ее или заставил. Ведь какая профессор позволит, чтобы кто-то выспрашивал о “ее внутренних переживаниях”? Теперь вся эта история стала для профессора Семма еще более жуткой. Поэтому на следующее утро он вызвал меня к себе домой и сказал: как бы то ни было, в этом деле для него нет ничего, кроме неприятностей, и я должен немедленно исчезнуть или прекратить свои расследования. Он ни при каких обстоятельствах не стал бы мне ничего заверять, а если бы у меня были сотни таких дел, это принесло бы только неприятности!
Я сказал ему: “Профессор Семм, я не думаю, что Вы осознаете, что делаете. Ответственность за то, что Вы делаете здесь, была бы слишком тяжела для Вас даже в случае, если бы Вы не понимали, что Вы делаете, и что это значит. Но если Хамер прав относительно своей системы – а вероятность этого бесконечна, – то Вы выставите себя на посмешище перед медиками всего мира.
Д-р медицины, магистр теологии Рик Герд Хамер
Камино Урике 69, Партидо де Фахала
E-29120 Альхаурин-эль-Гранде
Тел: 0034 952 595910
Факс: 0034 952 491697
21 октября 2001 года
P.S.: В то время я не знал, как отличить праворукость от леворукости. Эта пациентка, должно быть, была левшой. Она переживала этот конфликт как ревирный конфликт с сексуальным содержанием, на левой стороне мозга.
Но среди более чем 30 000 случаев я не видел ревирного конфликта такой степени тяжести, как у этой 83-летней пожилой дамы (Collum-Ca стадия III).
Заверяю собственной честью, что этот протокол был написан в тот же день, когда меня выгнали из женской консультации Кильского университета из-за согласованности ЖЕЛЕЗНОГО ПРАВИЛА. Я там работал. Ни одно слово не добавлено, ни одно слово не опущено. Это был “любимый случай” моего друга, графа Антуана Д’Онсье, который, по его словам, перечитал “Случай 40” не менее 100 раз.
Поскольку пожилая дама, вероятно, должна была бы уже лет 20 как умереть, упоминание ее имени — знак уважения к ней, и не является нарушением врачебной тайны.
Copyright by Dr. med. Ryke Geerd Hamer
Перевод: Наталия Голледауэр
Copyright ©
2024
by GHk Online Service, LLC
Вы будете получать уведомления по электронной почте, когда мы опубликуем новые статьи и новинки. В каждом письме есть ссылка для изменений или аннулирования подписки.