Партнёр на стороне матери/ребёнка?

Партнёр на стороне матери/ребёнка?

Конечно, это возможно!

Решающим является то, как вы относитесь к своему партнеру, матери или ребенку в момент DHS.

В течение нескольких лет, начиная с 1994 года, я часто бывал в Азии, преимущественно в Таиланде. В то время у меня была тайская подруга по имени Ном, я был с ней 4 года. Я до сих пор хорошо помню все подготовления, когда я впервые брал ее с собой в Австрию. Авиабилет, виза, страховка, теплая одежда. У меня было чувство ответственности за свою подругу, как за ребенка, хотя она была взрослой в 22 года, и я ее так и воспринимал. Но она никогда раньше не бывала за пределами Таиланда. Ей было чуждо все в Европе. Она не говорила по-немецки, и я знал, что в Австрии она поначалу будет неуклюжей, как ребенок. Я беру ее в совершенно другой, для нее абсолютно чужой, мир. Если с ней что-то случится, я несу ответственность, потому что я взял ее с собой. В Таиланде она у себя дома, там она ориентируется, и там я воспринимал ее как взрослого человека, но не в Австрии. Потому что, если бы я не взял ее с собой, с ней бы этого не случилось. Отсюда и мое чувство ответственности за нее.

Все шло хорошо, она быстро привыкла, а поскольку я часто бывал в командировках на несколько недель, она оставалась одна в Вене и быстро выучила немецкий язык. Но не читать и писать.

И как бывает в отношениях между такими разными культурами, наши отношения также развалились через 4 года. Ном осталась в Австрии после нашего разрыва. Она встретила другого мужчину, за которого вышла замуж. Я не мог разговаривать с ее мужем, он был стопроцентным последователем системы. Если что-то не написано в газете, значит, этого не существует. Но это ее выбор, ее жизнь.

Прошли годы, а я до сих пор детально вспоминаю это. Я однажды снова был в Таиланде и позвонил ей в Австрию, потому что хотел узнать номер телефона общего знакомого в Таиланде.
Она не смогла дать мне номер, потому что он был у нее дома, а она лежала в больнице. В больнице? Что случилось? У нее лейкемия, она сейчас на химиотерапии.

Это было в 1999 году. В то время мои знания Германише были еще неполными, но я знал, где все найти. Я до сих пор помню, как уговаривал ее немедленно ехать домой, через 3 дня я вернулся бы в Австрию, а потом бы пришел к ней, чтобы спасти ее.

Когда я приехал в Вену, я накопировал толстую кипу из «Золотых книг» в надежде, что ее муж будет их ей читать. (она все еще не могла читать по-немецки) Я подарил ей кассетный плеер с наушниками, чтобы она смогла слушать кассеты и интервью с доктором Хамером.

Я помню, как сидел у нее в больничной палате и пытался объяснить ей, что у нее было, и что ей нужно было немедленно уходить из онкологического отделения, иначе здесь ее убьют.

Она была как раз на стадии потерять все свои длинные волосы. В начале лечения она также была на седьмом месяце беременности; ребенок, естественно, был убит химиотерапией.

Врачиха зашла в хорошем настроении с пожеланием «доброго утра». Мои мысли: «Исчезни ты, убийца!» Мое лицо, наверное, показывало то же самое, она развернулась на месте и снова вышла.

Я пытался объяснить Ном, что она должна подключить к этому своего мужа, чтобы прочитать все, что я скопировал, и что она должна немедленно прекратить терапию.

Конечно, я сражался в заведомо проигрышной битве. Она не понимала ничего, что я ей рассказывал о, тогда еще, “Новой Медицине”, а ее муж точно не читал ни слова из того, что я для него скопировал.

Медицинская страховая компания привезла ее младшего брата из Таиланда в качестве донора костного мозга, и вся программа была развернута.

Во время перерыва в терапии я снова встретил Ном в местной закусочной. Тогда у нее уже не было волос, и она носила платок. На этой встрече я, должно быть, наконец разрешил конфликт. Не мне нужно было ее утешать, а она утешала меня. В эмоциональном плане она была в отличной форме и объяснила мне, что, если она не выживет, это вообще не будет проблемой. Она просто вернется в новое тело, но потом выберет более простую жизнь. Как у верующих буддистов — многие вещи не воспринимаются так драматично.

На этой встрече я понял, что она продолжит терапию, несмотря ни на что, поэтому свою борьбу за нее я прекратил. Вероятно, именно к тому моменту внутри я попрощался с ней. Она была взрослой, замужем и жила собственной жизнью, которую она должна решать сама. Это больше не было моей борьбой за нее, и я больше не был за нее ответственен.

Следующей ночью меня разбудила пронзительная зубная боль. Я попросил экстренную встречу с зубным врачом и хотел, чтобы он просто вытащил этот коренной зуб на левой стороне (я правша). Дантистка, однако, отказалась, потому что зуб был здоровым. Она вскрыла десну каким-то металлическим инструментом, потек гной и другие выделения, давление исчезло, и сразу же прекратилась зубная боль.

Дантистка объяснила мне что-то о бактериях, которые проникли в межзубное пространство, вызвали там воспаление, и стали причиной возникновения зубодесневого кармана. Прозрачная жидкость со сладким привкусом выходила еще в течение нескольких недель, пока все не зажило само по себе.

На следующем групповом занятии Гельмут объяснил, что же произошло у меня в челюсти. Я разрешил конфликт невозможности укусить, с моей матерью или моим ребенком. Теперь я как раз в фазе исцеления. Пораженная кость челюсти сейчас рекальцифицируется, что образует отёк под надкостницей и вызывает сильную боль. Дантистка сняла этот отёк, давление спало и боли прекратились. Фаза исцеления, конечно же, продолжается, но занимает немного больше времени. Типично — сладковатая прозрачная жидкость из отверстия.

Проблема в том, что в то время у меня не было детей, а с моей матерью у меня было достаточно конфликтов, чтобы не иметь с ней контактов в течение целых 6 лет, поэтому с этой стороны не могло быть потенциального конфликта.

В общем, не может быть ничего иного, кроме того, что у меня все еще было чувство ответственности за Ном, как за ребенка. Как когда я впервые привез ее в Австрию. Это чувство никогда не менялось.

Есть 2 варианта для момента DHS. С одной стороны, когда я узнал по телефону в Таиланде, что Ном делает химиотерапию. Желание откусить от нее всю медицинскую систему как врага. Или, что более вероятно, когда я, сидя на больничной койке, увидел входящую докторшу. (Держись от нее подальше! = Я пытался отбиваться зубами и когтями от приближающегося врага)

Но у истории счастливый конец. Я снова случайно встретил Ном 12 лет спустя. У нее опять были длинные волосы, она была пока что здорова, но не могла больше иметь детей. По сей день это единственный известный мне пример человека, который прошел всю программу с 3-ма курсами химиотерапии и трансплантацией костного мозга, и все еще жив. Не только статистические 5 лет. Я встретил ее снова 12 лет спустя.

Как можно выжить в этой ядовитой пытке так долго? Я могу это объяснить только так. Когда мы встретились во время терапевтического перерыва в закусочной, она произвела на меня впечатление абсолютного буддийского равновесия. Готовность безоговорочно принять все, что придет, безусловно. У нее точно не было страха смерти или других типичных активных конфликтов. Она могла даже посмеяться над своей лысиной. Со своим буддийским спокойствием она даже смогла разрешить мой конфликт с челюстной костью. Возможно, в этом и заключается суть того, как она все это пережила.

Примечание от Гельмута Пильхара:

Интересный случай с нескольких точек зрения.
Партнера редко воспринимают в качестве ребенка и я спросил, хотел ли он иметь детей от тайской девушки, или была ли ее мать против этих отношений. Автор все это опроверг.

Он также хорошо описывает, почему он воспринимал свою партнершу как ребенка. В Германише Хайлькунде важно то, что говорит пострадавший. У каждого своя реальность, и терапевт Германише Хайлькунде (я не один из них) должен уметь в ней участвовать.

Однако, его конфликт, предположительно, был не из-за врача или медицинской системы, которую он хотел держать подальше от своей девушки, а, скорее, он не мог унести зубами «своего ребенка» из опасной зоны. Мне представляется кошка-мать, несущая своего котенка.

Эта безумная псевдохимиотерапия или, еще хуже, химиотерапия в повышенных дозировках, убила ребенка пациентки. То, что она сама выжила, граничит с чудом. Твердая вера может кого-то защитить от конфликта. Таким образом, у верующих христиан всегда есть их любимый младенец Иисус (нем. Jesulein/Christkind) «рядом с собой», а это означает отсутствие изоляции, и DHS (синдрому) труднее возникнуть, чем в случае с неверующими.